Эстония просит Печоры. И Изборск тоже. Может быть, ей хочется заполучить и Кингисепп. При том, что все юридические акты, связанные с оформлением российско-эстонской государственной границей, были оформлены в 2014 году. Латвия, коли так сложилось, тоже подтянется и Пыталово попросит. Впрочем, новость эта в очередной раз натолкнула меня на размышления о подлинной функции прибалтийских лимитрофов.
Латвия, Литва и Эстония — это три звучных, но совершенно бесперспективных русофобских голоса. И маленький участок суши, с которого «грозить мы будем русским» без особого смысла — просто для галочки. Больше от них ничего не требуется. Выдвигать абсолютно нереализуемые территориальные претензии просто для того, чтобы было. А между тем прибалтийские соседи могли бы для начала попробовать разобраться между собой.
Началось всё снежной зимой 2 февраля 1920 года, когда Советская Россия в лице Иоффе и Эстония заключили мирный договор в бывшем лифляндском Юрьеве-Дерпте, ставшем Тарту. Эстония была слишком маленькой и худенькой, поэтому к ней было решено присоединить некоторые исконно русские земли (впрочем, и место проживания чуди тоже относится к исконно русским землям). Например, участники переговорного процесса оговорили вопрос включения в состав новообразованной Эстонии Эстонской Ингерманландии с центром в Кингисеппе (бывшая крепость Ям, Ямбург, позже город назван в честь выдающегося эстонского революционера-коммуниста Виктора Кингисеппа). Получается, что старый русский Ям, основанный новгородским боярином Иваном Фёдоровичем, в одночасье стал эстонским с лёгкого росчерка политического пера.
Это ещё не все щедрые подарки Советской России Эстонии. В преддверии подписания договора Эстонии была образована специальная волость Козе. Так эстонцам достался большой участок земли, населённый преимущественно этническими русскими. Эти территории простирались от реки Щучка до Чудского озера (всё правобережье Нарвы). Адольф Иоффе, Леонид Красин и Максим Литвинов на тот момент выполняли задачи практического характера, выполняя ленинско-английские договорённости об административно-территориальном переделе. Эстонской стороне оставалось только благодарно принимать, что дореволюционный Иван Иванович (а после 1920 — эстонский Яан) Поска (между прочим, переводчик пушкинской «Пиковой дамы» на эстонский язык) и делал.
Третье подношение было самым обильным. Эстонская республика получила в своё распоряжение земли Печорского края. Одно из наиболее значимых сакральных мест — Псково-Печерский монастырь — вошёл в состав Эстонии, а город Печоры стал называться Петсери, в то время как вся земля получила название Петсеримаа. Частью уезда Петсеримаа стал и город Изборск, родина святой княгини Ольги, охранительницы русской державы. Эстонцы не стали изобретать велосипед и переименовали его в Ирбоска, адаптировав новый топоним к своему артикуляционному аппарату. Так тысячи русских были искусственно отделены от культурно-генетического субстрата и оказались иностранцами для собственной страны. Впрочем, это всё очень знакомо.
Ленин был лично доволен результатом мира с «Эстляндией» (именно так он и писал), утверждая, что благодаря этому миру удастся сконцентрироваться на внутренних проблемах. А ещё он искренне верил в то, что «рабочие начинают узнавать подлость своих учредиловских вождей» и свергнут ненавистную буржуазную власть. Так оно и получилось летом 1940 года, когда в качестве катализатора послужил ввод ограниченного контингента Красной армии. А местные пролетарские силы решили всё на месте. И довольно оперативно.
А между мировыми войнами на всех включённых в состав Эстонии землях началась повальная эстонизация. Псково-Печерский монастырь, конечно, не был закрыт, однако его владения были существенно урезаны, а сам он поставлен в рамки жестокой зависимости от государственных структур. Школьное образование на русском языке также подверглось суровым трансформациям в годы диктатуры Константина Пятса. Русские на этих землях в конце 1930-х годов подвергались существенной культурно-политической дискриминации.
После войны Сталин решил иначе. Указом Президиума Верховного совета от 23 августа 1944 года город Печоры вошёл в новообразованную Псковскую область. Тогда же в состав РСФСР вошёл и Изборск, что привело к установлению исторической справедливости. В этом же году Эстонская Ингерманландия, в которой большую активность проявляли сообщества ингерманландских финнов, вошла в состав Ленинградской области. И правобережье Нарвы вернулось домой — на его территории был образован Сланцевский муниципальный район.
Решение это был весьма предусмотрительным. Негоже было держать русских людей за пределами культурно-исторической метрополии. И если бы советское руководство формировало свои республики не по культурно-национальному, а по административно-политическому признаку, беря пример с Российской империи, то многих каверзных исторических перипетий удалось бы избежать. Русские земли у Эстонии (пусть даже тысячу раз братской и сто раз социалистической на момент 1945 года) забрали, но с другими республиками, например, с Украиной и Польшей, почему-то не решились. С учётом тяжести и подлости тех военных преступлений и преступлений против человечности, которые эстонские, украинские и польские коллаборационисты совершали направо и налево.
В связи с этим стоит отметить ещё один нюанс. Эстонцы в годы нацистской оккупации под Псковом в деревне Моглино охраняли концлагерь, в котором истязали советских партизан и военнопленных в нечеловеческих условиях. Делали они это взамен на обещание захватчиков выделить им как раз Печоры и Изборск. Все документы, связанные с военными преступлениями эстонских карателей на территории России опубликованы буквально неделю назад.
Но в том-то и дело, что советская власть претворяла в жизнь гуманную национальную политику, которая была вызвана идеологическими установками на интернационализм. И землями национальные республики снабжала, и правду о «братском» коллаборационизме скрывала. Правда, прибалтийские лимитрофы не оценили щедрости — и потенциал растеряли, и правда стала достоянием гласности.
Свежие комментарии