Век назад, 28 июня 1919 года, формально закончилась I мировая война, ведь 11 ноября 1918 года было всего лишь перемирием. Тогда как подписанный в Версале мирный договор стал окончательным и поставил точку под пятилетним мировым кризисом.
Поскольку уважение к чувствам побежденных не входило в задачи победителей (особенно французов), скорее наоборот, время и место подписания договора было сознательно исполнено унизительной для немцев символики. Дата — день убийства эрцгерцога Фердинанда, с которого и началась мировая война. Место — Зеркальная галерея Версальского дворца, где 18 января 1871 года Бисмарк провозгласил создание Германской империи (Второго рейха). Спустя 21 год немцы отплатили французам. 22 июня 1940 года унизительное для Франции перемирие было подписано в том же вагоне (специально привезенном из музея) и в том же Компьенском лесу, что и перемирие 11 ноября 1918-го.
Но дело не ограничилось тем, что в Версале немцев символически провели под ярмом. Уже не символическое, а самое что ни есть реальное ярмо было беспрецедентно тяжким. От Германии были отторгнуты земли общим населением 5,5 миллиона человек, цельность немецкой территории была разорвана — Восточная Пруссия сделалась отдельным анклавом, возникла проблема данцигского коридора, в свой срок сдетонировавшая.
Было еще много всего болезненного, но самыми тяжкими были репарации. Они равнялись 132 миллиардам золотых марок, что соответствовало 47 тысячам тонн золота (марка в 1914-м хорошо весила). В переводе на нынешние деньги Германия должна была заплатить полтора триллиона евро или два триллиона долларов. Заметим, что прибалты, требующие репараций от России, и поляки, требующие их и от России, и от Германии, при всей своей смелости и безоглядности оперируют существенно меньшими суммами. Тем более что и Путин, и Меркель предлагают лимитрофам только от мертвого осла уши, а веймарские политики не имели такой возможности. Версальский договор был подписан наступя на горло, и его надо было исполнять.
Французский премьер Клемансо огласил принцип общения победителей с Германией: «Боши заплатят за все!» Римляне формулировали это как «Оставить побежденным только глаза, чтобы они могли оплакивать свое поражение».
Можно, конечно, и так, но даже английские политики, не испытывавшие никаких сентиментальных чувств к немцам, возражали, что это уже trop beaucoup. Уничтожение немецкого среднего класса, массовая его пролетаризация, а значит, радикализация оставляли мало шансов Веймарской республике. Зато давала много шансов германской национальной революции, которая и произошла 30 января 1933 года.
Равно как и французский главнокомандующий маршал Фош, который заявил после ознакомления с текстом договора: «Это не мир, это перемирие на двадцать лет». Вещий маршал ошибся всего на два месяца — перемирие кончилось 1 сентября 1939 года.
Тут дело не в гуманности и не в справедливости. Тем более что в той войне все были хороши, иначе она не стала бы империалистической бойней, — и боши, которым было предназначено заплатить за все, отнюдь не были белыми и пушистыми. Как и все прочие.
Дело в том, что если побежденного решили десуверенизировать и заставить платить за все, тогда надо предусмотреть практические меры, которые будут надежно гарантировать, что побежденный не взбрыкнет. Если было желание снова превратить Германию в чисто географическое понятие, надо было думать об оккупации на постоянной основе — чтобы никакому немцу ничего такого не вздумалось. А оккупация Францией только Рейнской области — это, как выяснилось, никакая не гарантия.
То есть немцев Версалем обозлили до крайности, но путы Версаля не отличались надежностью. Результат известен.
Такое умственное затмение победителей может быть связано с тем, что Парижская мирная конференция, на которой все это и нахомутали, принципиально отличалась, допустим, от Венского конгресса 1814-1815 годов. В Париже 1919-м впервые так властно и сильно заявила о себе демократическая дипломатия. Не в том смысле, как это объявил в своих «14 пунктах» (бывших век назад «Новым политическим мышлением для нашей страны и для всего мира») американский президент Вудро Вильсон: «Открытые мирные договоры, открыто обсужденные, после которых не будет никаких тайных международных соглашений какого-либо рода, а дипломатия всегда будет действовать откровенно и на виду у всех».
Гладко было в пунктах, а как писал современник событий, «В истории человечества редко какие переговоры бывали окружены такой глубокой тайной… В конце концов дело дошло до того, что президент Вильсон заперся в кабинете с Ллойд Джорджем и Клемансо, поставив человека с ружьем, который должен был преградить доступ экспертам, дипломатам, уполномоченным и даже членам американской делегации». А шпиономания среди участников переговоров достигала высшего градуса: вплоть до того, что в отелях, где селились делегации, поменяли поваров и прислугу. Причем опасались не германских или большевицких шпионов (это еще можно было бы понять), а своих же партнеров-французов.
Но так часто получается с прекраснодушным мессианством, вполне совместимым с глухой секретностью и шпиономанией. Мы и сейчас это часто наблюдаем.
Демократическая дипломатия была в том, что впервые дипломаты и политики оказались в такой зависимости от общественного мнения. До этого к мирным переговорам относились вполне прагматически, а велись они келейно. Всякая война когда-то кончается миром, нужно торговаться о мирных условиях, а идеология и общественное мнение здесь совершенно ни при чем. Тогда как в Париже державные вожди были в высшей степени повязаны идеологическим мнением.
Тон, конечно, задал Вильсон со своими проповедническими пунктами, но и без Вильсона было бы то же самое. По очень простой причине. Размах мировой бойни, число жертв были таковы, что действовать в старой манере «мы тут повоевали с державным братом, а сейчас будем мириться» было невозможно. Миллионы трупов, догнивающих в долинах Фландрии, мешали. Надо было делать что-то возвышенно-идейное, соответствующее общественным чаяниям. Тем более что военная пропаганда Антанты много говорила о защите демократии от тевтонского варварства, о грядущей победе над мировым злом и о последней войне, которая положит конец всем войнам.
При неслыханном доселе количестве жертв и при неслыханном накале патриотической пропаганды было невозможно сказать: «Спасибо, теперь все свободны, а мы с бошами договоримся».
Цинические политики в рамках послевоенного междусобойчика, возможно, и нашли бы формулу мира, которая не загоняла бы Германию в безнадежный тупик, из которого она могла выйти, лишь взломав всю версальскую систему. Но циническим политикам никто бы этого не позволил. Общество считало, что вопросы войны и мира должны решаться в рамках нового политического мышления.
И порешали. 28 июня 1919 года до новой мировой войны оставалось двадцать лет и два месяца.
Максим Соколов, РИА
Свежие комментарии